Эдуард Лимонов, член НБП

 

Ночи мятежного дома

 

Ночь первая

 

21 сентября 1993 года, 20 часов 50 минут. Тревожная темнота, пламя нескольких костров, дым вкось, говор еще немногочисленной толпы вокруг "Белого дома". Запах осени из соседней рощи. Шагаем я и военкор "Дня" Шурыгин, обходя неумелые, неловкие, детские какие-то баррикады, к зданию. С нами небольшой отряд НАШИХ. Чувства тревоги, возбуждения.

Подъезд № 20. Вестибюль. Скапливаются первые добровольцы. Оригинальные все типы. Человек в папахе и тренировочных шароварах, по виду казак. Группа подростков, почти школьники в полных комплектах десантников, исключая оружие. Человек с лицом красивого артиста, в парке, в хаки-форме и с тростью почему-то. Постоянное хождение милиционеров с рациями, телефонами и сумками, каждый второй - с автоматом. Бронежилетов мало.

Депутаты проходят в одиночку и гуськом, предъявляя удостоверения. Никто не улыбается. Вышел депутат Астафьев. Кого-то ищет. Пробую пройти в здание, предъявляя удостоверение "Советской России". Нельзя. Оказывается, я неаккредитирован. Топчусь с народом. Составляют список добровольцев. Вписывают и мою фамилию. Ждем. Курим. Обсуждаем.

"Ельцина подставили. Запись старая. Сам он пьет где-то на даче. Это ему даром не пройдет", - комментирует казак в папахе.

Поступила новость, слух дивизия ВДВ строится у мэрии, семь машин.

В вестибюле уже очень много людей. Очередь к двум телефонам. Чертыхания, злость, давка. Почему не пустить всех? Появляется женщина в черном кожаном пальто, с высокой прической. Лицо бледное. "Смерть? Богиня смерти? Олицетворение смерти?" - пробую подобрать ей определение. Я замечал подобных женщин во все критические моменты истории. Фотографирую ее. Молодой комсомолец из партии Малярова, служащий ВС. Вякают и мяучат сразу несколько раций.

Депутат, обсыпанный перхотью, со значком, не соглашается провести меня внутрь или просто передать наверх фамилию, ворчит.

- Вы, наверное, были демократом.

Озлобляюсь.

- Сам ты был демократом, и не наверное, а точно.

Нас всех переводят в подъезд №8. Там страшная давка у дверей. В 21.40 входим под командованием депутата генерала Тарасова. У дверей еще одна фурия революции: женщина в золотом плаще! Красива, волосы забраны в шиньон. Бывшая актриса? Фурии революции в ночи!

Команда: "Кто по списку, отойдите к вешалке". Выстраиваемся у вешалки. Нас девять. Распределяют по постам. Под руководством пожилого генерала в кожаном пальто и шляпе идем занимать посты. Мне достается подъезд №1, закрытый и глухой. Там дежурят два милиционера.

Полутемно. Вглядываюсь в темноту за стеклами. Несколько фигур внешнего оцепления милиции далеко. Время от времени они приходят греться. Спрашиваю генерала в шляпе:

- А оружие? Стволы дадите?

- Будет атака, дадим стволы.

- А успеете? - спрашиваю скептически.

Он объясняет, что да. Я не уверен, что успеют.

Два часа проходят в ожидании и скуке. У меня под началом парень. Один. Разговариваем с ним и с милиционерами. Те обсуждают увеличение зарплаты милиции в 1,8 раза Ельциным . Даю занть своим милиционерам и добровольцам, что еду наверх подписать заявление.

В комнате №1620 несколько десятков людей. Ворошат бумаги, обсуждают. Узнаю генерала Титова, все другие мне неизвестны. Приносят текст заявления. Подписываю его седьмым: от Национал-большевистской партии.

Внутреннее радио объявляет, что генерал Ачалов назначен исполняющим обязанности министра обороны. Ухожу. В лифте узнаю, что армия штурмовать ВС не будет. Кто за это поручился - неизвестно.

Многие километры коридоров "Белого дома" наполнены шагающими - группами, быстро, во всех направлениях. Встречаю капитана Шурыгина. Едем к Ачалову. Вход охраняет парень в костюме с тремя медалями на груди. Гора по имени Миша. Мы познакомились в Приднестровье. Обнимаемся.

12.55. Мы у Ачалова в кабинете. Генерал сидит за столом в форме полукруга, пишет. Десяток человек около. Идет трансляция из зала заседаний:

"Степанков заявил, что будет выполнять Конституцию". "Краснопресненский район столицы - на стороне ВС". Аплодисменты.

Начальник штаба Ачалова полковник Кулясов ругает нас всех:

- Не занимайте телефон штаба. Сколько раз вам повторять!

Строгий полковник, но справедливый.

Разглядываю генерала Ачалова (хотя был у него здесь же несколько раз до мятежа). Он в форме десантника. Тяжелое лицо. Пишет карандашом. Это мой второй государственный переворот (первый, в Сербской Краине, частичный, я наблюдал в феврале этого года), интересны лица, тени, запахи, карандаш генерала.

Парень с автоматом, в свитере, подсумок у пояса, просит, не обращаясь ни к кому:

- Помогите принести мешок яблок.

Внутреннее радио ВС транслирует съезд. Зорькин читает: "Конституционный суд постановил, что указ Президента от 21 сентября 1993 года не соответствует статье... часть (перечисление) Конституции и ведет к его отрешению от должности". Хасбулатов: "Кто за то, чтобы освободить генерала Грачова от занимаемой должности... Отстранить Галушко от занимаемой должности... Назначить генерала Ачалова... Назначить Баранникова".

Кто-то шутит:

- Накроем стол: Назначение нужно обмыть...

Входит Александр Проханов - в плаще, с папкой - и садится. Оказывается уже два часа ночи. Узнаю, что междугородняя телефонная связь давно отключена. Узнаю от случайного временного соседа, что в бумагах Грегорьяниа найдено письмо Солженицину. Не сразу понимаю. Кто такой Солженицын? А, писатель, поддержал Ельцина!...

Появляется генерал Макашов в кожаном пальто. Предлагает министру Ачалову ехать в министрество обороны и занять свой кабинет. Присутствующие разделяются на две фракции. Полковник Кулясов садится на место Ачалова. Звонит в Генштаб, просит Грачева. Того нет.

- Передай, что Верховный Совет назначил ему преемника. А, слышали! Хорошо, когда свои кадры, все понимают!

Пришел Ачалов с Баранниковым.

- Вот теперь я вижу, что мы имеем шансы на успех, - говорит Шурыгин.

- Оставьте нас с Баранниковым, - приказывает Ачалов.

Выходим. Телохранитель Ачалова, здоровенный молодой "шкаф" в кожаной куртке и тренировочных шароварах, подходит ко мне.

- Простите, а вы не Лимонов? Разрешите пожать вашу руку. Я читал ваши книги.

В соседней комнате среди десятков людей из Союза офицеров немного грустный на столе сидит Анпилов.

- Что-то не узнаю тебя.

- Я без очков.

Подает руку.

- Садись.

Подвигается.

Анпилов был первым, поднявшим людей на мятеж уже 7 ноября 1991 года. И вот теперь мятеж ведут другие. Парадоксально: те, против кого он и поднимал. Парламент тогда был с Ельциным.

Ночь. Многие километры выхожены каждым из нас по дорожкам здания в поисках опровержения разочарований, подтверждений энтузиазма "Орел с нами!" "Большинство регионов с нами!" - и разочарование, когда сведения об идущих к "Белому дому" наших батальонах не оправдываются. Парадоксально, но спасать Советы пришли не войска, но радикалы из крайних партий.

7.10 утра. Стоя у стены у входа в штаб Ачалова с прокурором Илюхиным, вспоминаем 16 марта 1992 года в номере Сажи Умалатовой в гостинице "Москва" и 17 марта в Воронове. Тогда у наших не хватило решимости пойти до конца, создать национальное правительство и выбрать президента. Сегодня это сделано. Но нас беспокоит инертность переворота, то, что он не превращается в мятеж, а замкнулся в "Белом доме".

Зевают. Шевелятся в креслах. Просыпаются или засыпают. И идут, идут по ковровым дорожкам. Останавливаются. Полемизируют. Кипами проносят листовки, звонят по телефонам, хрипят, потеряв голос, кричат друг на друга, смеются, обнадеживают - самые храбрые люди России.

У меня свидание в 9 часов в одном из райсоветов. Когда выхожу, вижу, что в вестибюле у вешалки разложили на стойке только что полученное оружие (автоматы АКСУ) добровольцы. Оружие меня всегда успокаивает.

У "Белого дома" греются у костров патриоты, бьет сапогами о сапоги милиция. Типа, заподозренного в том, что он - депутат-демократ, изгоняют от здания. Тип лыс, в светлом пальто и очках. Трусцой бежит он по мокрым листьям.

Ночь третья

20 часов. Машине нашей свернуть с Садового кольца у американского посольства не позволяют. Шурыгин в форме ВДВ выходит попробовать свой мандат, подписанный Руцким и Хасбулатовым. Два милицейских чина качают головами "Нет!" Шурыгин бросает им в ответ что-то обидное. Оправдываются: "Охраняем посольство".

Вверху, в штабе Ачалова перемены разительны. Двери перегораживают отрезок коридора у штаба, и каждую охраняют военизированные ребята в нескольких видах формы: черной с нашивками "служба безопасности" и желтым шевроном в виде "V" на рукаве; в пятнистых шкурах ВДВ и в гражданских одеждах всех видов, кто в чем успел выскочить из дома.

В штаб Ачалова пускают только по докладу. Приднестровец Миша пожаловался на отсутствие формы, сказал, что подвезут. Гражданский костюм ему явно мешает. Капитан, член Союза офицеров тащит меня сфотографироваться с ним. Фотографирует нас пожилой генерал.

В комнате Союза офицеров десяток людей. Уже отключены и московские городские телефоны.

- Лимонов, - обращается ко мне один из присутствующих, - с вашим именем вы можете достать нам радиотелефон у прессы? Они вас послушают.

Соглашаюсь. С двумя офицерами спускаюсь в "Пресс-центр". В хаосе сразу же вылавливаю в толпе явно англосаксонского типа молодого парня. Обращаюсь к нему по-английски:

- Эй, хочешь иметь интервью с министром обороны?

На неплохом русском отвечает, что да, какой же журналист откажется.

- За это одолжишь нам свой радиотелефон на несколько часов. Телефонная связь не работает. Штабу нужно связаться с Москвой.

На самом деле я понятия не имею, согласится ли генерал Ачалов уделить время этому парню, но нужно его завлечь. Он согласен.

Устанавливаем радиотелефон в комнате Союза офицеров. Пробуем. Англичанин не очень знает, как функционирует его собственный радиотелефон. Ему помогает русский майор.

Путаясь в проводах, они наконец догадываются, как соединить две части. Наконец набюирают первый номер: "Алле!" Крик ликования. Связь установлена. Отсутствие коммуникаций - это и доказательство неподготовленности мятежа, его спонтанности. Того, что произошло, можно было ожидать. Нас зовут в штаб. У Ачалова есть пять минут для англичанина. Сегодня Ачалов в генеральском мундире. Здесь же Макашов.

Полковник Кулясов приказывает перенести радиотелефон в кабинет Ачалова. Встаю и иду выполнять приказание, пусть и не меня просили. Возвращаюсь. Устанавливаем...

В "Пресс-центре" три десятка журналистов слушают по телевизору речь Хасбулатова, трансляцию из зала заседаний: "Вечером 21 сентября президент России Ельцин совершил государственный переворот... в Верховном Совете вводится ограничение с освещением, отключена горячая вода, предпринимаются попытки взять под конотроль и здание самого ВС... Все предыдущие решения ВС проложили дорогу к Х внеочередному съезду депутатов... И шоковая терапия, и декабрьская попытка, и наконец психологический террор накануне - и все это для того ... для тех, кто имеет по несколько лимузинов, ездит отдыхать на Канарские острова..." В "пресс-центре" скучно, накурено и гнусно. Враждебно.

Будни мятежного дома. За постановлениями, заседаниями и обращениями: вот это мясо будней, плоть и кровь человеческих поступков.

К министру обороны все время хотят пробиться люди с предложениями, с помощью, с фантастическими проектами. Часовые выполняют свою работу так привычно, как будто занимались ею всю жизнь.

- Документы? По какому вопросу?

Министр обороны и его люди интересуют меня много больше, чем Хасбулатов или депутаты.

И опять по коридорам, по ковровым дорожкам цвета вишни вышагиваю километры через ночь. У выхода из зала заседаний - депутат Павлов. Обмениваемся рукопожатием.

- Только два депутата голосовали против отстранения президента. Представляете?

02.30. Подъезд №20 заполнен добровольцами, милиция у входа. Месиво людей пытается если не войти, то хотя бы увидеть внутренность мятежного дома. Ко мне подходит высокий худой человек в пятнистом хаки.

- Узнаете?

Узнал. Мужик этот из Киева, глава русской организации. Я познакомился с ним в Москве вечером 9 мая. Всякий раз тысячи людей приезжают из ближнего зарубежья, когда обстановка грозит взорваться мятежом.

Но мятеж - это убыстренная в тысячу раз жизнь на износ, на недосып, на мозоли на гудящих от километров ногах.

Спускаюсь вниз. Выхожу через подъезд №8. Дождь загнал патриотов в подъезды и навесы. Запах сырых листьев, горячих тел, дыхание толпы. Чувствую глубокую уютность, физическое спокойствие от нахождения среди своего племени. Постояв так некоторое время (вокруг гул десятков и сотен голосов: "Руцкой сказал...", "Невзоров объявил... рабочие дружины..."), возвращаюсь в дом. Иду искать свободное кресло. Отдых перед боем.

"Это есть наш последний и решительный бой". Жаль, что не с нашими старыми командирами. Мы поставили наших солдат депутатам ВС. Будьте же достойны наших солдат.

25 сентября 1993 года